Когда мне исполнилось семнадцать, моя бабушка взяла меня за руку и повела к своему пластическому хирургу.
Ты красивая девочка, но нос должен быть короче, — сказала она.
Доктор поднес к лицу маркер и начал делать пометки.
Какой длины должен быть нос, чтобы меня полюбили? — думала я, но не решалась спросить.
Папа посмотрел на мое порубленное, всё в синяках лицо и сказал:
Ты можешь изменить внешность, но не изменяй своей душе. Я не понимала тогда, что он имеет ввиду. Я хотела быть красивой и приемлемой.
Чувствовала ли я себя лучше с новым носом? Возможно. Я жила тогда в Лондоне и только начала встречаться с Алексом, я была влюблена. И, как будто, поверила, что если нос станет меньше — он будет любить меня сильнее.
Я смотрела на него с вопросом — он заметил? он впечатлён?
Но Алекс, кажется, вообще ничего не понял.
Мы продолжали встречаться ещё несколько лет. И только гораздо позже я поняла, насколько это одинокое чувство — быть рядом с тем, кто тебя любит, но не видит.
Как спокойно, без злого умысла, из заботы, из плена своего времени и восприятия, близкие и важные для нас люди могут говорить вещи, которые врезаются в нас на всю жизнь и, возможно, меняют её траекторию.
Нам предлагают одно и то же: подогнать, исправить, укоротить, сгладить, быть как кто-то другой, быть как все, быть лучше всех, убрать лишнее, убрать себя. И если будешь стараться — тебя примут. Сегодня я думаю, что мы часто не замечаем, сколько в нас уже стерто.
Последние несколько месяцев я помогаю своей подруге Мунире из Южной Африки с её книгой — историей девушки из Дагестана. Это художественное произведение, но чтобы его написать, мы собираем интервью с женщинами разных национальностей моей земли. Снова и снова я вижу, как мало мы знаем о себе. О своём языке. О своей линии. Всё это — результат систематического стирания. Целых поколений, культур, черт лица
Моя подруга Лиза недавно увидела бюст Нефертити - и осталась разочарована. Люди подходили, смотрели, восхищались - и никто не спрашивал, почему именно она считается красивой? Им просто сказали - это эталон. А ведь это не так - говорила Лиза.
На самом деле, если быть честными — именно этот образ был возведен в статус шедевра нацистами. Они выбрали самое «европейски» выглядящее лицо - прямой нос, идеальная симметрия - и заявили: вот она, совершенная женщина.
Я скучаю по своему носу, как по дому. Но это не ностальгия. Это про внутреннюю архитектуру, которую когда-то снесли. И про возможность присутствия в мире с лицом, которое хранит память.
Моя подруга Оля говорит: Тебе нужно отрастить свой воображаемый нос.
Мы смеемся, но я понимаю о чем она. В парижской студии Оля готовится собрать модель собственного носа размером в человеческий рост. Нос, который невозможно не заметить, станет одним из героев нового фильма Оли о непростых отношениях между людьми и их диаспорическими носами.
С Камилой, моей подругой из Дагестана, мы исследуем, что это значит - быть современной горянкой. Мы собираем то, что ещё можно сохранить и передать. А я задаю себе очевидные вопросы, которых избегала раньше. Почему мне никогда не преподавали мой родной аварский язык, если я выросла в семье поэтов, тех, кто говорил от имени Дагестана и чьим инструментом была речь?
Они писали о том, как быть настоящей горянкой — а я в это же время должна была отрезать от себя свою гору.
Я задаю эти вопросы без боли. Так сложилось.
И всё же, когда я смотрю на свою дочь, любуюсь её прекрасным профилем, вижу, с какой нежностью и достоинством она несет себя, я понимаю: даже если она пока ещё не знает об этом — это лицо уже рассказывает историю, которая больше нас, она была забыта, но не утрачена, и мы - ее продолжение.
Фотографии и художественные работы Ахмата Биканова, Марият Абдулхамидовой, и Оли Корсун
Письмо Шахри я пишу каждый Четверг.
Чтобы оно сразу приходило к вам, можно подписаться тут :
Очень голубоко написано. Почему ваш язык вам не предподавали ? россия страшная страна. нацисти здесь кто стирает ментшиства
Кажется ты только думала об этом и раз мысли оформлены в письмо, как так выходит? Тайна. Спасибо, очень сокровенно.